И.В. Баженов
Патриотическая страничка из жизни костромских семинаристов
(Костромские епархиальные ведомости, 1912, отдел неофициальный, № 12, с. 331–336)
(с. 331)
День 6 июля 1812 года является знаменательным в истории Отечественной войны. В июне еще существовала хотя слабая надежда на мирный исход переговоров императора Александра I с Наполеоном, императором французов. По поводу неожиданного, без объявления войны, перехода французских войск чрез реку Неман министр полиции Балашев {а} командирован был в главную квартиру Наполеона с письмом государя Александра Павловича. Личная беседа Балашева с Наполеоном и ответ, данный последним, довольно ясно показали, что примирение с гениальным баловнем счастья стало невозможно. Подавляющая численность вражеских войск и огромные военные приготовления, также открытая самоуверенность Наполеона в мощном содействии польских и литовских окраин, предавшихся врагу России по обольщению мечтой о политической самостоятельности, выразительно убеждали в том, что неприятель твердо решился внести меч и огонь в самую глубь Российского государства. При великом страхе и трепете русских граждан от нашествия западного завоевателя и с ним двенадцати {b} языков последовал высочайший манифест, в лагере близ города Полоцка 6 июля, о вступлении неприятеля в пределы России и о вооружении государства Российского.
В знаменитом манифесте провозглашено было следующее {c}. «Неприятель вступил в пределы Наши и продолжает нести оружие свое внутрь России, надеясь силою и соблазнами потрясть спокойствие великой сей Державы. Он положил в уме своем злобное намерение разрушить славу ея и благоденствие. С лукавством в сердце и лестию в устах несет он вечные для ней цепи и оковы. Мы, призвав на помощь Бога, поставляем в преграду ему войска Наши, кипящие мужеством попрать, опрокинуть его и то, что останется неистребленного, согнать с лица земли Нашей. Мы полагаем на силу и крепость их твердую надежду, но не можем и не должны скрывать от верных Наших подданных, что со(с. 332)бранные им разнодержавные силы велики и что отважность его требует неусыпного против нее бодрствования. Сего ради, при всей твердой надежде на храброе Наше воинство, полагаем Мы за необходимонужное собрать внутри Государства новые силы, которые, нанося новый ужас врагу, составляли бы вторую ограду в подкрепление первой и в защиту домов, жен и детей каждого и всех.
Мы уже воззвали к первопрестольному граду Нашему Москве, а ныне взываем ко всем Нашим верноподданным, ко всем сословиям и состояниям духовным и мирским, приглашая их вместе с нами единодушным и общим возстанием содействовать противу всех вражеских замыслов и покушений. Да найдет он на каждом шагу верных сынов России, поражающих его всеми средствами и силами, не внимая никаким его лукавствам и обманам. Да встретит он в каждом дворянине Пожарского, в каждом духовном Палицына, в каждом гражданине Минина. Благородное дворянское сословие! Ты во все времена было спасителем отечества; Святейший Синод и духовенство! Вы всегда теплыми молитвами своими призывали Благодать на главу России; Народ русской! Храброе потомство храбрых Славян! Ты неоднократно сокрушал зубы устремлявшихся на тебя львов и тигров; соединитесь все: с крестом в сердце и с оружием в руках, никакие силы человеческие вас не одолеют».
Когда этот манифест прибыл в Петербург, первым отозвался на него Святейший Синод и тотчас же постановил прийти с своей стороны на помощь народу, призванному царем к вооружению и защите отечества.
Как видно из всеподданнейшего доклада его от 13 июля 1812 года, «Святейший Синод первым долгом своим поставил, пролив Господу Богу теплые свои молитвы, сделать в то же самое время распоряжение о повсеместном в России молебствии. Но дабы сверх того содействовать в общем деле всеми теми способами, которые Синод мог найти в своем ведомстве, представляет всеподданнейше следующее.
1. Из прибыльной суммы, получаемой от свечной в церквах продажи и поступившей в Санкт-Петербургский и Московский опекунские советы для обращения из процентов, отдать в пособие к составлению новых сил полтора миллиона рублей.
(с. 333) 2. Пригласить епархиальных архиереев, монастырских настоятелей и прочее духовенство к пожертвованию или лично от себя, или от архиерейских домов и монастырей деньгами, серебряными и золотыми вещами, без всякого употребления лежащими.
3. Объявить причетникам, детям священно- и церковно-служителей находящимся и семинаристам не выше риторического класса, что ежели кто из них пожелает, защищая отечество, идти в новое ополчение, на которое призываются все состояния, увольнять беспрепятственно и для одежды их и на продовольствие позволить церквам сделать пособие из кошельковой суммы, остающейся за содержанием церквей, как видно по делам Синода, в знатном количестве, а для того склонять прихожан на оное пожертвование».
Сверх того установлено ежедневное молебствие по всем церквам о победе «на супостаты» и издано от Святейшего Синода особое воззвание «ко всем благоверным чадам Российския Церкви», которое читалось тотчас после манифеста.
В конце этого воззвания читаем следующее {d}. «Наипаче взываем к вам, Пастыри и Служители алтаря! Яко же Моисей во весь день брани с Амаликом не восхотел опустить рук, воздеянных к Богу: утвердите и вы руки ваша к молитве дотоле, доколе не оскудеют мышцы борющихся с нами. Внушайте сынам силы упование на Господа сил. Вооружайте словом истины простые души, открытые нападениям коварства. Всех научайте словом и делом не дорожить никакою собственностью, кроме веры и отечества. И если кто из сынов Левитских, еще не определившихся к служению, возревнует ревностию брани, благословляется на сей подвиг от самыя Церкви».
По спешной рассылке Сенатом манифеста (с курьерами) повсюду началась лихорадочная работа по сложному делу сбора пожертвований деньгами и натурой и набора ополчения. Тогда все русские двинулись на защиту отечества, и нет сословия, которое не могло бы вспомнить в 1912 году высоких заслуг предков, воодушевленных одинаковой любовью к родине и готовых все принести ей в жертву. Ряды имен героев блещут среди народа священной памятью [18]12-го года. К ним присоединится бесчисленный ряд имен других людей, оставшихся неведомыми для потомства, но столь же геройски отдавших отечеству свое достояние, свои си(с. 334)лы и свою жизнь. Из круга других сословий Костромской губернии, конечно, и духовное сословие принимало деятельное и посильное участие в эту тяжелую для России годину. Но за уничтожением архива Костромской духовной консистории в пожар 18 мая 1887 года мы, к сожалению, не имеем возможности здесь отметить особливую деятельность духовенства Костромской епархии в Отечественную войну. Наша задача в настоящее время несложная – сообщить лишь о том светлом явлении в жизни костромских семинаристов, которое составляет достойную памяти патриотическую страничку.
Манифест от 6 июля и воззвание Святейшего Синода присланы были в правление Костромской духовной семинарии в то время, когда воспитанники ее были отпущены по домам родителей. На эти призывы питомцы семинарии с готовностью отозвались уже по возвращении с родины, принося на алтарь отечества свою жизнь и отчасти денежные средства. Несомненно, весьма многие семинаристы изъявили свое пожелание поступить в ополчение, но при этом многие должны были удержать в себе ревность к военным подвигам потому, что почти уже не имели возможности испросить от своих родителей благословения на это дело, так как места их родины находились в отдаленной глуши, вне больших путевых сообщений.
Из хранящегося в архиве семинарского правления указа Костромской духовной консистории от 31 октября 1812 года за № 2247 видно, что поступили в ополчение следующие воспитанники семинарии, имена и фамилии которых должны быть достопамятны для костромского духовенства. Ученик философии {е} 1) Иван Соколов; ученики риторики: 2) Алексей Парнасский; 3) Федор Яблоков; 4) Венедикт Благовещенский; 5) Сергей Серафимов; 6) Иван Метелкин; 7) Григорий Лебедев; 8) Илья Рябков; 9) Александр Филоматицкий; 10) Федор Веселовский; ученики поэзии: 11) Алексей Успенский; 12) Иван Виноградов; 13) Василий Яхонтов; 14) Иван Богоявленский; 15) Василий Левкадский; 16) Димитрий Богословский (впоследствии начальник роты жандармов в городе Костроме); 17) Максим Веселовский; 18) Николай Малышев; 19) Александр Суворов (впоследствии костромской уездный судья); 20) Никита Травианский; ученик синтаксимы (с. 335) 21) Егор Шевелев; ученики русской школы: 22) Василий Лебедев; 23) Николай Докторов; ученик Луховской русской школы 24) Игнатий Покро[в]ский и 25) служитель Иван Полетаев.
Сверх этих поступивших в ополчение были и такие воспитанники семинарии, которые, вероятно, ввиду того, что были вопреки их желанию задерживаемы родными, самовольно бежали в действующую армию. Но за неполнотой документов от 1812–1813 годов нет возможности указать имена и фамилии таких добровольцев, отважных по самой неудержимости патриотических чувств. Не будем здесь говорить о тех многих воспитанниках, которые губернским начальником генерал-лейтенантом Петром Григорьевичем Бардаковым были отосланы обратно в Костромскую семинарию как признанные неспособными к военной службе по своей молодости и слабости.
С другой стороны, когда вся Россия охотно жертвовала для спасения отечества разнообразными сокровищами и особенно деньгами, воспитанники Костромской духовной семинарии не остались в этом случае позади других. Но что же могли пожертвовать семинаристы, которые в громадном большинстве и тогда небезызвестны были по бедной обстановке и скудости денежных средств? За неимением собственных денег костромские семинаристы в качестве пожертвования принесли родине то, что сделалось их достоянием по завещанию костромского преосвященного Евгения (+ 7 декабря 1811 года). Последний, оказавший благодеяние Костромской духовной семинарии завещанием многих и ценных своих книг в ее библиотеку, отказал костромским семинаристам двести рублей. И вот эти-то деньги, по тогдашнему времени значительные, воспитанники семинарии единогласно пожертвовали на военные издержки в тяжелую годину отечества. Можно думать, что были и другие, но небольшие пожертвования от учащихся семинаристов костромских.
В настоящее время мы не имеем сведений ни о самых подвигах семинарских наших ополченцев, ни о последующей судьбе этих юных борцов за отечество. Между тем есть основания полагать, что в фамилиях родственников наших патриотов сохраняются о них воспоминания, ведущие свое начало от них самих, или имеются некоторые вещественные от них же памятники, а быть может, мемуары, сказания, элегии их из периода (с. 336) Отечественной войны. В пополнение настоящей заметки, являющейся недостаточно свидетельствующей о патриотическом движении среди воспитанников Костромской духовной семинарии, было бы желательно для памяти в потомстве видеть такие воспоминания и сообщения напечатанными в «Костромских епархиальных ведомостях» по возможности в ближайшее время. Ввиду того, что августовские юбилейные торжества Отечественной войны приходятся на каникулярное время, Святейший Синод постановил, чтобы празднование юбилея 1812 года в духовно-учебных заведениях (и церковно-приходских школах) было приурочено к 11 октября, ко дню столетия выхода Наполеона из Москвы. Вот на это-то семинарское празднество и возможно было бы, при сообщении потребных сведений, и вполне уместно бы составить более полный и интересный очерк, посвященный памяти костромских семинаристов – патриотов 1812 года.
{Примечания редактора — в тексте выделены фигурными скобками:}
а. Чаще фамилия пишется как Балашов или Балашёв.
b. В тексте опечатка – двадцати; дванадесять языков – традиционный фразеологический оборот, относящийся к многонациональной по составу армии Наполеона.
с. Текст приводится в написании, данном в статье, с частичным сохранением его особенностей.
d. Текст приводится в написании, данном в статье, с частичным сохранением его особенностей.
е. Здесь и далее указываются названия классов семинарии.