И.В. Баженов

Явление Иоанна Крестителя на проповедь

 

(Костромские епархиальные ведомости, 1910, № 2, отдел неофициальный, с. 41—54)

 

(с. 41)

Он был светильник, горящий и светящий (Ин. 5, 35).

Тогда Иерусалим и вся Иудея и вся окрестность Иорданская выходили к нему и крестились от него в Иордане (Мф. 3, 5—6).

После многовековых ожиданий верующих Ветхого Завета наконец наступило предвозвещенное святыми пророками время пришествия обетованного Мессии, так как предопределенные для этого седмины Данииловы (Дан. 9, 24—27) приходили к своему концу и пророчество патриарха Иакова об оскудении князя от Иуды (Быт. 49, 10) уже исполнилось, ибо на престоле Давида сидел чужестранец Ирод идумеянин. Но грядущему Мессии, Царю праведному и спасающему (Зах. 9, 9—10), должен был предшествовать необыкновенный посланник, провозвестник Сына Божия — ангел-предуготовитель путей Мессии (Ис. 40, 3—5; Мф. 3, 1—3). Таким предтечей Мессии на границе, отделяющей подзаконный период и предначинающей время благодати Нового Завета, явился в 779 году от основания Рима (ср. Лк. 3, 1—2) Иоанн, сын праведных священника Захарии и Елисаветы, свыше предуказанный еще до рождения (Лк. 1, 13—17).

Рано лишившись отца, по церковному преданию мученически скончавшегося от руки посланных Иродом убийц, и затем недолгое время испытавши нежную заботливость своей матери, вскоре после смерти Захарии скончавшейся, Иоанн остался сиротой с раннего детства. Под влиянием окружавшей церковной среды, богослужебного благочестия, в Иоанне воспитано религиозное уважение к предписаниям закона Моисеева, был зажжен в душе его горячий энтузиазм, при чем высшее понимание им смысла жизни выразилось в аскетизме с искренним стремлением к высокому нравственному совершенству. И вот, еще в незрелом возрасте он удалился от людского общества в пещеры пустыни, в которой и жил отшельником до призвания на предопределенное высокое служение. Предпочитая мирскому шуму и волнению тишину пустынного уединения, вдали от грешного человеческого общества Иоанн, сын Захариин, (с. 42) сохранил ум и сердце свободными от земных пристрастий и неправых предубеждений, порождавших ложные надежды в народе. Лишь иногда, во дни великих иудейских праздников Пасхи, Пятидесятницы и Кущей (ср. Втор. 16, 16—17), великий этот подвижник оставлял свою любимую пустыню, чтобы предпринять путешествие в Иерусалим для удовлетворения живому чувству своего благочестия. Там смиренный, молчаливый, сосредоточенный Иоанн имел возможность ближе познакомиться со свойствами и образом мыслей современного иудейского народа, с духовными потребностями разных классов его, и затем чистым, непричастным грешной суете мирской, он возвращался в свою пустыню для подвигов своего благочестия.

Пустыня, в которой Иоанн пребывал отшельником, распространялась вдоль и вширь по всей восточной части Иудеи, начинаясь почти около Иерусалима и приближаясь к Мертвому морю и Южной пустыне, и отличалась суровой дикостью, и доселе поражающей путешественника. Необычайную, крайне суровую жизнь проводил здесь молодой отшельник. Единственная пища его — самая скудная, такая, какую могла доставить ему пустыня — это были акриды или верхушки некоторых трав и молодых растений (святые Афанасий и Климент Александрийский, Исидор Пелусиот, Никифор и многие из новейших толкователей) [1] и дикий, весьма горький и противный на вкус пчелиный мед, собранный в расселинах скал; а единственным питьем его была ключевая вода из какого-либо источника скалы. Одежда его — туника сделана из шершавой, грубо сотканной материи из верблюжьего толстого волоса и опоясана вокруг тела кожаным поясом, ноги его обуты в грубые сандалии. Дни и ночи подвижник проводил в молитве, сопровождавшейся горькими слезами и усиленным постом, чтобы Бог по милосердию Своему послал обетованного Мессию избранному Своему народу.

Вот в пятнадцатый год правления Тиверия кесаря Иоанн Захариин слышит откровение с неба (Лк. 3, 1—2), голос Святого Духа, возвестивший о том, что приблизилось Царствие Божие, давно ожидаемый иудеями Мессия близко и что ему, Иоанну, должно выступить на предопределенную ему миссию, состоящую в надлежащем приготовлении евреев к вступлению в Царство Божие, к принятию Мессии. Послушный велению Божию, Иоанн стал проходить по всей окрестной стране Иорданской (Лк. 3, 3) (с. 43) и с проповедью о покаянии и о Царстве Божием обращался к встречным караванам и прохожим и пламенными увещаниями привлекал их к себе. Те, кто имел случай слышать его проповедь, были сильно потрясены и глубоко в сердце сохраняли слова дивного отшельника. Возвратившись к себе в город или деревню, они передавали другим вещания проповедника, возбуждали в них любопытство и таким образом невольно распространяли славу о нем. Уже ранее среди иудейского народа разгласилась стоустая молва о великом подвижнике пустыни, отличавшемся особенной святостью. По близости пустыни Иудейской к Иерусалиму, при густом народонаселении на всех сторонах ее, многие от времени до времени посещали и получали от него наставления. Вскоре по всей Иудее, Самарии и Галилее и даже в восточной заиорданской стране только и было речи, что о новом пророке пустыни, и вот весь народ иудейский поднялся послушать призывного вещего голоса его, толпами поспешая к нему для крещения покаяния в священном Иордане.

Проповедь Иоанна Захариина видимо пробудила в народе душу, произвела необычайное действие на сердца и умы современных иудеев. Чем же объяснить это могущественное движение, взволновавшее умы целого народа, отчего проповедь Иоанна имела столь великий успех? Это удивительное народное движение в Иудее стояло в тесной зависимости от того исторически сложившегося необычайного религиозно-нравственного и социального положения еврейского народа, при каком Предтеча Мессии выступил на свое подготовительное служение, и особенно от отличительного характера его проповеди в связи с новой необычайной обстановкой, также от выдающейся высокой личности Предтечи. Прежде всего, условия для возбуждения народного движения в Иудее во время явления Иоанна Крестителя на проповедь и для видимой успешности ее заключались в современном Крестителю отношении к еврейскому народу духовно руководящей и правящей среды в лице представителей свящ[енной] иерархии и просвещения или господствовавших направлений его.

Ближайшее значение для еврейского народа имела иерархическая среда, которая, между тем, со {а} времени служения Предтечи Мессии представляла в себе немало печальных сторон. Во главе церковного управления стоял синедрион из народных представителей, уже со времен Гиркана (в 130 году до Рождества Христова) разделявший управление народом с первосвященником, хотя при своей подчиненности римской власти синедрион представлял тень самоуправления национально-религиозного. Деятельность синедриона состояла в обсуждении ученых юридических и религиоз(с. 44)ных вопросов, строгом охранении закона Моисеева и религиозных преданий, также в суде над богохульниками и лжепророками. Должность председателя синедриона в лице первосвященника обыкновенно была занимаема не по достоинству личности, а путем интриг и подкупа пред римскими прокураторами, и отсюда представители иерархии, в видах удержания за собой власти, старались поддерживать миролюбивые отношения к языческим властям. Не удивительно, что за такое отношение толпа открыто мстила оскорбительными песнями и громкими проклятиями по адресу самых аристократических семейств Иудеи. Надменная иерархическая аристократия для житейских целей всячески увеличивала свои доходы от продажи церковных жертв, обременяла народ поборами и налогами, грубо обращалась с ним и безжалостно наказывала не уплачивающих подати в их пользу. Правда, первосвященники были строгими блюстителями закона Моисеева и обрядности, но они совершенно далеки были от чаяний и мыслей видеть Царство Божие на земле, не задавались высшими религиозными вопросами и не заботились о нравственном совершенстве народа и надлежащем приготовлении его к достойному принятию Мессии.

Наряду с представителями иерархии стояла аристократия ученых и книжников, которые являлись представителями наук богословской, нравственности и юридической. Как сведущие в законе Моисеевом, они были учителями народа или состояли членами синедриона — при таком положении своем возвысились над священниками, и общественное мнение стало всецело подчиняться им. Для привлечения себе народа и усиления над ним своего влияния эти ученые или раввины старались во всяком городе и селении заводить школы и, самоуверенные в своем знании и понимании закона, они требовали от своих учеников беспрекословного повиновения. Простой класс народа иудейского жаждал слушать раввинское учение и разъяснение Моисеева закона — но сухое и безжизненное учение раввинов не трогало простых сердец, не просвещало ума, потому что сами эти учители не имели духовного чувства Божественной истины и ограничивались толкованием слова, буквы закона, не проникаясь его духом и истиной. Всю праведность раввины поставляли в исполнении обрядов и хранении измышленных преданий и заповедей, которые без пользы увеличивали и без того тяжелое рабство закону (Мф. 23, 4; Лк. 11, 52). К аристократии ученых принадлежали лица фарисейской и саддукейской партий, борьба между которыми наполняет собою особенно последнее столетие в истории иудейского народа.

(с. 45) Самыми ревностными последователями раввинского учения были фарисеи. Углубленные в изучение Торы, они в сущности знали только ее букву — между тем дух ускользал от их внимания — и всецело были озабочены точным исполнением предписаний закона относительно жертвоприношений, обрядности, обетов, омовений, особенно субботы. Наружное благочестие, учащенные молитвы не только в храме и синагогах, но и на улице, на углах; добровольный и строгий пост, сверх узаконенных постов, два раза в неделю; подаяние милостыни бедным для личного прославления, надменность, честолюбие, лицемерие, искусство лгать и скрывать пороки под маской святости; низкая, пустая казуистика в поучениях и толковании закона, в спорах об обрядах; необыкновенное внутреннее самодовольство из сознания своей праведности — вот отличительные черты фарисея. Эта лицемерная набожность фарисеев, однако же, сильно действовала на народ, привлекала к ним уважение, и они сумели провести свои обычаи в народ. Среднее сословие и простой народ далеко не строго выполняли фарисейские установления; восхищаясь благочестивым фарисеем, однако же не подражали им. Но те, кто не соблюдал строго фарисейских правил, внушали фарисею глубочайшее презрение и ненависть, особенно же мытари — сборщики различных податей в пользу императорской казны. Между тем фарисеи при наружном благочестии постоянно пренебрегали нравственной стороной, нимало не помышляли о чистоте сердца, о спасении души, о добродетелях и были полны хищений и беззаконий (Мф. 23, 23—28). Самое же гибельное из фарисейских заблуждений, распространенное ими и в большинстве народа, было ложное понятие о Мессии как царе-завоевателе и о видимом, земном и славном Его царстве [2], для участия в благах которого, по их понятиям, было достаточно только состоять потомками Авраама, без всяких нравственных совершенств или внутреннего достоинства.

Затем, важнейшей из иудейских религиозных сект была саддукейская. В сравнении с фарисейской эта секта была немногочисленная, но политически сильная, так как к ней принадлежали лица большей частью знатного происхождения, занимавшие высокое положение в тогдашнем обществе. Не усматривая пользы от политических перемен и вместе опасаясь при них потерять свое положение или богатство, саддукеи заботливо поддержи(с. 46)вали существовавший тогда порядок в иудейской стране, стараясь не допускать никакого, особенно военного, вмешательства римлян. Они принимали только Пятокнижие Моисеево и отвергали прочие священные писания, также все устные религиозные предания и всякие дополнения и объяснения закона в духе фарисеев. Саддукеи приносили жертвы в Иерусалимском храме и, когда нужно было исполнять какие-либо обязанности по общественным должностям, подражали фарисеям с хитрым расчетом и лицемерно. Под влиянием усвоенного греческого образования саддукеи не верили в награды и наказания человеку в загробной жизни и не признавали бессмертия души и вообще бытия всего духовного мира. При своем богатстве проводили они жизнь в чувственных удовольствиях и совершенно далеки были от нравственных подвигов. Фарисейских представлений о будущем царстве Мессии саддукеи не разделяли и даже едва ли верили в пришествие Его.

Среди нравственного растления и духовного омрачения большинства современных Иоанну Крестителю иудеев резко выделялась секта ессеев. Тогда как фарисеи и саддукеи стремились подвизаться на поприще общественной деятельности, секта ессеев была скрытная, замкнутая. Они удалялись от мира, оставили деятельную жизнь, всякую политику и предавались уединению, глубоким размышлениям и суровому аскетизму — по (происходившей из понятия о материи как о злом начале) ненависти к телу как темнице души. Составивши из единомышленников особый, как бы монашеский орден, ессеи жили общинами, имея общее имение, с признанием равенства, братства между всеми; в большинстве они не вступали в брак, и не по высоте целомудрия, а в видах иметь покой от семейных забот и по недоверию к женщине; воздерживались от вина, вообще были умеренны. Вели жизнь трудовую, занимаясь земледелием, пчеловодством, скотоводством, некоторые же врачебным искусством. Гордые своей собственной мудростью, ессеи услаждались своей мнимой праведностью — не ходили ни в Иерусалим, ни в храм для молитвы и жертвоприношений, но со всей строгостью соблюдали закон о субботе. Главнейший обряд ессеев состоял в ежедневных омовениях при восходе солнца, коим приписывалось какое-то освящающее действие. С чистым понятием о Боге они соединяли особенное уважение к солнцу и первые лучи его приветствовали молитвой. Признавая ангелов единственными посредниками между Богом и людьми, ессеи по своему представлению о материи как злом начале не могли допускать мысли об имеющем последовать явлении на земле Бога во плоти, так что у них едва ли были какие-либо мессианские ожидания.

(с. 47) При таком безотрадном для еврейского народа направлении представителей иерархической власти и тогдашнего просвещения и нравственности тяжело обрушилась на него тираническая языческая политика правителя восстановленной Иудеи, Ирода идумеянина — в частности, его борьба с истинной религией, соединенная с насилиями и чудовищными жестокостями, тяжесть промысловых налогов в Иудее, особенно же ненавистная поголовная подать, со стороны иудеев считавшаяся знаком полного рабства языческому Риму. Деспотическое правление римских прокураторов проявлялось в злобных несправедливостях, в наглых оскорблениях и унижениях священного закона и обычаев народа Иеговы; таково оскорбление со стороны Понтия Пилата приказом римскому гарнизону войти в святой город Иерусалим и храм при знаменах легионов с изображением императора. Патриоты иудейские жестоко были оскорбляемы в своей пламенной любви к вере и отечеству. Отсюда возникали нередкие народные возмущения, которые под влиянием фарисеев принимали не столько политический, сколько религиозный характер. При первых же преступлениях отдельных иудеев ненависть римских властей разражалась с яростью против всего народа (например, по делу о совращении в иудейство знатной римлянки Фульвии). Вследствие такого подавленного состояния и при стеснении свободы вероисповедания, неизмеримая печаль овладела всем еврейским народом. Притеснители-римляне как язычники, нечестивые, были в глазах евреев не только врагами Израиля, но и врагами Самого Иеговы, почему евреи в душе призывали на них кару и месть Божию.

При этих тяжелых и горьких унижениях и порабощенности народ еврейский, однако же, свято хранил веру в лучшее будущее, продолжал верить в свое высокое назначение. Потерявши свою независимость, иудеи, всегда памятуя великое пророчество патриарха Иакова (Быт. 49, 10), не могли допустить, чтобы державный скипетр навсегда выпал из рук их племени, и в сердцах лучших евреев жила светлая надежда на имеющего явиться Мессию, столь давно ожидаемого. Они твердо верили, что Мессии, как политическому царю, Иегова даст силу свергнуть ненавистное иго римлян, покорить Израилю всех язычников и установить {b} закон Моисеев во всем покоренном Ему мире. Эта высокая идея о Мессии, хотя в извращенном виде, теперь, под влиянием насилий римлян, всецело овладела еврейским народом и привела в волнение и движение доселе с трудом сдерживаемые нервы всей угнетенной священной нации. Но в противоположность этим преимущественно политическим (с. 48) воззрениям на Мессию, кроткие и благочестивые из евреев не затмили религиозного элемента мессианской идеи. Эти немногие избранные, чуждые безумных мечтаний относительно внешнего могущества Мессии, ждут от Него духовного утешения Израилю, видят в обетованном Мессии явление Самого Бога, Сына Божия, Эммануила, Который, по их чаянию, прольет свет в мрак язычества, будет судить судом праведным и явится славой Израиля. С трепетом сердца они стремятся к грядущему Царству Божию, Царству Мессии, испытывают страстное нетерпение, пытаются от книжников узнать о сокровенном для всех времени явления Мессии — Спасителя, но тщетно обращение к ним за решением столь жгучих вопросов, не поддающихся решению дюжинных умов. Народ ежеминутно был готов к проявлению своих патриотических чувств, склонен решительно следовать за тем, кто увлечет его по пути его высоких желаний и ожиданий.

В это-то время столь сильного необычайного напряжения душ в народе еврейском, время особенной оживленности ожиданий явления Мессии, внезапно в пустыне Иудейской появился тот дивный проповедник, которому предназначено было открыть евреям предначертания Божии, высказать все ужасное нравственное положение своей родины, раздираемой разнообразными партиями, подавленной тягостным игом язычников-римлян, увлекаемой страстями и предрассудками. Пребывая близ святого города Иерусалима, сделавшегося теперь местом бесчисленных оскорблений, несправедливостей и убийств со стороны римских властителей, Иоанн, сын Захариин, с тяжелой горечью слышал о всех этих бедствиях избранного народа, чувствовал, что приближается Царство Божие, с явлением которого настанет время праведного суда Божия. Иегова никогда прежде не терпел такого посмеяния и злобы со стороны язычников, никогда не оставлял Свой народ погибать так, как теперь. Он часто и неожиданно являлся, чтобы освободить Свой народ, когда положение его казалось безнадежным. Ради Самого Себя Он непременно придет… Но при этом живом сознании приближающегося явления Божиих милостей Иоанн не мог не содрогаться при виде неверующих и апатичных к добродетели первосвященников; величайшего его презрения заслуживали раввины в своем ложном направлении просвещения, притом смиренно из своих интересов преклонявшиеся пред позорным игом. В требуемой законом чистоте, в дешевой святости фарисеев проницательный ум Иоанна сразу увидел ненавистное честолюбие, жадность и лицемерие. Самый народ простой возмущал его душу, так как евреи довольство(с. 49)вались только фарисейской праведностью, внешним благочестием и питали нездоровые и самодовольные надежды на свое достоинство как народа Божия (Мф. 3, 9; Лк. 3, 7—8), имели гордые и корыстолюбивые надежды на богатую земную награду от Мессии. Живо ощутив в себе веяние Духа Божия (Лк. 3, 3; Мф. 21, 25—26), суровый подвижник пустыни не замедлил выступить на свою миссию; он должен был обличить всю хитрую политику и кривые людские пути, смягчить грубость евреев своей проповедью о покаянии и сделать их способными к принятию Мессии во время мирного Его посещения. И вот Иоанн потребовал от народа покаяния, если только последний желал избежать наступающего гнева Божия и стать членом открывающегося нового Царства.

«Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное», Царство Божие (Мф. 3, 2) — вот какая была первая призывная проповедь Иоанна к народу. И никакое другое слово не могло сильнее поразить сознание, возбудить всеобщее внимание, взволновать умы евреев. При том состоянии всеобщего напряжения, к которому привели евреев долго обманываемые надежды и постоянно увеличивающаяся тяжесть нравственного гнета, голос нового пророка раздался как громкий клик освобождения (Дидон). Для приготовления к вступлению в Царство Божие предъявлено Иоанном прежде всего требование покаяния в том смысле, что человек должен отказаться от своих злых навыков, пороков, страстей, от зла во всех его проявлениях, от своих предрассудков — словом, в образе мыслей и в самой жизни перемениться к лучшему. Все открыто выраженные Иоанном представления о приготовлении евреев к Царству Божию, мессианскому были новы в его век. Галилеяне склонны были требовать царства от римлян с мечом в руках и верили, что Иегова без помощи не оставит Свой народ, вооружившийся за Его дело. Иоанн, напротив, старался приготовить еврейский народ к достойному принятию Мессии при помощи нравственного возрождения современного общества. Он ничего не говорит о земном царстве Мессии или о политической славе; в противоположность фарисеям он настаивал не на соблюдении внешних форм и обрядов, но на сокрушении сердца и обнаружении истинных добродетелей. Для Иоанна, как и для пророка Исаии (Ис. 1, 16—17), Царство Божие было Царством праведности и святости. При обращении к нему смиренных суровый проповедник покаяния с задушевной добротой говорит мытарям и воинам о необходимости делать услуги нищим и голодным по долгу искренней любви к ближнему, о справедливости и честности при исполнении обязанностей, без (с. 50) злоупотреблений и насилий, при чем от всех таких грешников требует нравственного возрождения, изменения своих дурных наклонностей (Лк. 3, 4, 13, 14). Изречения Иоанна поразительны, быстры и блестящи; каждое изречение его оживлено легко памятными образами, взятыми из природы и жизни. Израиль — это сухое дерево, которое скоро будет срублено, и топор уже лежит у его корня. Благовременное покаяние и принесение добрых плодов могут отвратить удар — иначе дерево тотчас упадет и затем будет брошено в огонь (Мф. 3, 10). Или Израиля он представляет огромным гумном, и веющая лопата уже взята в руку, чтобы очистить это гумно совершенно — пшеницу (людей добродетельных и достойных участия в Царстве Мессии) собрать в житницу, а мякину (нечестивых и неверующих) сжечь в огне неугасимом (Мф. 3, 12). Священники, фарисеи и книжники по своей узкой гордости были уверены в том, что примут участие в Царстве Мессии просто в качестве потомков Авраама, праведность которого будет вменена им, и только один Израиль, именно вследствие своего происхождения, может пользоваться благоволением у Бога. Так «царство Божие» было иудейским царством по праву наследства, все же другие народы исключались из него. Но Иоанн в своей проповеди разрушает никуда не годные нравственные понятия: «Не думайте говорить в себе: «отец у нас Авраам»; ибо говорю вам, что Бог может из камней сих [лежащих в таком бесчисленном множестве в пустыне] воздвигнуть детей Аврааму» (Мф. 3, 9) {с} — истинных и исключить из Царства вас, мнимых детей его, если не покаетесь.

К своему призыву о покаянии Иоанн присоединил знаменательный обряд крещения, сделавши его внешним выражением искреннего покаяния крещаемых. Этот обряд, действуя на чувства и воображение, придал проповеди его новую силу — тем более что явился самобытным или новым если не сам по себе, то по своему применению. Крещение Иоанново не имело ничего общего ни с ежедневным обрядовым погружением ессеев, совершавшимся без мысли о покаянии, ни с омовением, сопровождавшим присоединение язычника к избранному народу. Обряд крещения в Иордане был совершаем по предварительном исповедании грехов крещаемого. Внушенный Самим Богом (Мф. 21, 25), он вменялся в религиозную обязанность всем тем, кто смиренно ожидал пришествия Мессии, желал не формально только исповедывать свои грехи, но с искренним сокрушением давал твердое обещание исправиться, начать добрую жизнь в будущем. В противоположность повторяемым при осквернениях (с. 51) омовениям Моисеевой обрядности, Иоанново крещение совершалось только однажды, и искавшие его могли получить только из рук самого проповедника покаяния. Обряд этого крещения был совершаем необычайным образом. Святой Иоанн входил сам вместе с крещаемым в самое русло реки Иордана (ср. Деян. 8, 36—39), омывал его своими руками, потом, доколе крещаемый находился в воде, возложив на его голову свою руку, требовал, чтобы крещаемый исповедал свои грехи; наконец, погрузивши его в в воде, выводил на берег, где получивший крещение преклонялся в умиленных молитвах к Богу (ср. Лк. 3, 21). Предтеча Мессии притом не безмолвно совершал свое крещение, а полагают, над крещаемым произносил знаменательные слова: «Крещаю тебя во Грядущего», то есть Мессию (Деян. 19, 4). Это крещение, учил Иоанн, тогда будет угодно Богу, когда евреи станут употреблять его не для одного только очищения тела, но и для освобождения себя от пороков и расположения к истине своих сердец (Флавий). Он убеждал к сознанию во грехах, чтобы иудеи удобнее могли получить отпущение грехов, имевшее быть после (Златоуст), почему отцы Церкви называют крещение Иоанново предуготовительным. Никогда прежде не предлагалось, чтобы Израиль проходил чрез «крещение покаяния»; между тем, к немалому удивлению, оно Иоанном требовалось от самих иудеев, тогда как было в обычае крестить только прозелитов-язычников при их отречении от язычества с переходом в иудейство. Когда иудеев погружал в воды Иордана такой святой человек, как Иоанн, когда крещение сопровождалось смиренным исповеданием грехов, священными обетами об исправлении и надеждой на прощение, если обеты оказывались достаточно устойчивыми, и когда все это делалось с целью приготовления людей к принятию Мессии — то все это было новостью в Израиле (Гейка). Действительно, это зрелище Иоанново крещения было необычайно и должно было надолго запечатлеться в народной памяти. При этом проповедник покаяния с полным смирением отказывается от всего, и это все усвояет Сильнейшему (Мессии), Который идет за ним и Которому он в качестве последнего раба не достоин развязать и снять сандалии с Его ног. Тот будет крестить народ Духом Святым и огнем (Мф. 3, 11). Господь (Иисус) соединит оба крещения — и водой в покаяние и Духом в возрождение (святой Василий Великий), обновляя и очищая верующие души таинственным действием благодати. Глубокое, сердечное покаяние, соединенное с искренним исповеданием грехов и запечатленное крещением, было требуемо Иоанном для того, чтобы человек достоин был вступления в Царство Сильнейшего или (с. 52) Мессии. Царство это мыслится Иоанном как Царство благодати — с одной стороны, внутренне, устрояемое Духом Святым в душе каждого истинно верующего, и с другой, внешнее Царство или учреждение на земле нового порядка, Церкви Новозаветной. Это Царство есть Небесное по своему происхождению (Ин. 3, 31), по духовному образу своего управления, по действиям своим, потому что предписывает членам этого Царства духовные обязанности, и по цели, потому что приводит к Небесному Царству славы. Эта таинственность учения Предтечи о приближении Небесного Царства естественно возбуждала в слушателях его особенное внимание, пробуждала в них надежду на лучшее, направляла их желания, волю — изменить свою жизнь, отрешиться от земных сует, чтобы сделаться способными к созерцанию вещей небесных. Царство Небесное близко, — говорил Предтеча толпе своих слушателей, — оно готово открыться, потому что Царь этого Царства явился уже среди народа иудейского, хотя ни народ, ни сам он (Иоанн) не знают Его (Ин. 1, 26, 30—33).

Новая эта проповедь великого подвижника пустыни вскоре же нашла себе отзвук в сердцах приходивших к нему, возымела на толпу сильнейшее воздействие, потому что проповедь его касалась тревожащих душу вопросов великой важности, вопросов жизни религиозной и нравственной, давала разъяснение думам, оживляла затаенные чаяния сердец. Иоанн не только овладел вниманием многочисленной толпы, он проник в глубину души народа, овладел его волей, увлек его сознание. Такое великое дело не могло быть совершено без посредничества Божия: Господь придал призывному голосу проповедника Свое влияние, Свою мощную силу, которая одна только может внушать отвращение ко злу и побуждать к добродетели. Но вместе и сам Иоанн Захариин как обладавший глубоким религиозным чувством и твердым убеждением, отличавшийся достойной почтения праведностью в слове и деле, горевший пламенной знергией, будучи в себе живым воплощением искренности и самоотречения, как такой — больше всех остальных людей способен был пробудить спящую совесть Израиля и обличить самообольщение и грехи даже в лицах, преданных религии своего времени. Стремительная натура Иоанна и сердце его, не боявшееся сильных мира сего, ставили его на одну степень с древними боговдохновенными пророками, голоса которых не было слышно среди Израиля уже в течение четырех с лишком веков — со времени последнего из них, Малахии. Резкие черты сухощавого, еще молодого лица проповедника; явная общая истомленность от суровой жизни (ср. Лк. 7, 33); блестящие глаза его, полные горящей (с. 53) внутри его живой энергии; волнующиеся длинные, как у назорея, волосы на голове; грубая одежда, как у величайшего из пророков Илии Фесвита, которого все иудеи ожидали пред пришествием Мессии (Мф. 17, 11) — придавали Иоанну идеальный вид одного из древних пророков и внушали к нему особенное уважение. И вот, к дивному проповеднику покаяния стекались толпами не только низшие презренные классы общества — мытари, воины, грешники, — но даже фарисеи и книжники. Отличаясь большим умением по лицу распознавать характеры людей, к которым Иоанн обращался, или, точнее, благодаря необыкновенной прозорливости он каждому давал пригодный совет, подходящее наставление или обличение. Но с неумолимой резкостью он бичует лицемерие, религиозное тщеславие и гордость, внутренние самовосхваления фарисеев и законников, не желавших от него креститься (Лк. 7, 30), также распущенность саддукеев (Лк. 3, 7). Полный вдохновения проповедник, столь ревнивый к добродетели и истине, чуждый боязливой осторожности в своих громовых обличениях, нимало не щадил этих начальников и недостойных руководителей избранного народа, резко и бесстрашно в духе и силе древнего ревнителя Иеговы указывал им на строгое свыше возмездие за их пороки. Также и этим он заслуживал великое уважение народа, в глубине сознания которого таилось врожденное стремление к справедливости; обличая с данной от Бога властью всякую злобу и презирая всякие за то бедствия, Иоанн по естественному праву мудрых, смелых и лучших людей занял высокое место среди тех, кто чувствовал себя прежде порабощенным… Известно, что люди относятся с уважением к лицам возвышенным, безбоязненным, не преследующим никаких эгоистических целей, но противостоящим всякой оппозиции ради самых благородных целей. Иоанн же не имел никаких честолюбивых замыслов кроме верного исполнения своей миссии, порученной ему от Господа. Это великое мужество и выдающаяся святость дивного проповедника, пламеневшего непреоборимой ревностью по Боге, придавали несказанную силу каждому его слову обличения и всей проповеди.

Нельзя без внимания оставить и то, что в пустыне возвысил свой голос этот дивный вестник, посланный пред явлением Мессии для того, чтобы приготовить Ему путь, и появление проповедника в пустыне имело тогда особенный эффект. «Из нее, — говорили раввины, — получен был закон, скиния, синедрион, священство; даже царская власть и все другие добрые дары, данные Богом Израилю, получены были из пустыни». Приглашение народа в пустыню было само по себе знаменательно, потому что напоминало предреченный пророком Исаией «голос взываю(с. 54)щего в пустыне: приготовьте путь для Господа» (Ис. 40, 3) {d}. Влияние пустыни было огромное в связи с ожиданием Самого Мессии в пустыне (Мф. 24, 26). Народ отсюда ожидал появления «мудрого и совершенного пророка», который должен был обратить сердце отца к сыну и восстановить колена Иакова, предназначен был на обличения в свои времена, чтобы утишить гнев прежде, нежели обратится он в ярость (Сир. 48, 10).

Новизна проповеди Иоанна Крестителя, необычайное крещение покаяния и независимость в речах и действиях святого проповедника среди известных непроглядных явлений современной жизни, полной внутренней пустоты, бездушного формализма и мелочности в лице руководителей еврейского народа, при упадке истинно религиозных и священных учреждений, при сильнейшей напряженности ожиданий обетованного Мессии, при оживлении веры в лучшее будущее в новом Его Царстве, произвели на умы народа удивительное, потрясающее впечатление. Даже нераскаянный грешник не мог не увлечься общим движением в пустыню к пророку Божию и хотя из любопытства прийти взглянуть на воскресший в нем дух древних пророков, которыми уже столько столетий Господь не посещал народа Своего. Это необыкновенно нравственное влияние сурового проповедника покаяния на народную массу не могло не встревожить тогдашний синедрион, который считал себя блюстителем Моисеева закона, вызывал к ответу каждого, кто осмеливался без его дозволения касаться религиозных вопросов. И вот синедрион отправил к великому пустыннику депутацию от священников и левитов, которые должны были расспросить нового народного вождя об его правах и миссии (Ин. 1, 19—28). После же того пророк беспрепятственно продолжал свою проповедь крещения покаяния, и так же велик был успех его проповеди среди народа, который по-прежнему продолжал отовсюду стекаться к нему толпами. Но Иоанну, сыну Захариину, свыше суждено было крестить не только для Израиля, но и исключительно для того, чтобы возвестить ему и выразительно указать грядущего ожидаемого Мессию-Искупителя. Креститель велегласно, в слух тысячи людей указал на Него вдохновенным воззванием: «Се Агнец Божий, вземляй грехи мира» (Ин. 1, 29—36) тогда именно, когда Иисус Христос, Спаситель наш, наряду с другими иудеями явился к Иоанну из Галилеи для крещения в Иордане, чтобы исполнить всякую правду (Мф. 3, 13—15).

 

 

[Авторские подстрочные примечания:]

(с. 42)

  1. См. в моей статье «Подвижничество святого Иоанна Крестителя» в «Русском паломнике», 1904 год, №№ 26 и 27.

(с. 45)

  1. И лишь в немногих из фарисеев, например в Никодиме, Иосифе Аримафейском и Гамалииле (Ин. 3, 1; Мф. 27, 57; Мк. 15, 43; Деян. 5, 34; 15, 5) еще можно усматривать настоящий тип иудея, живущего надеждой на Бога и Мессию.

 

{Примечания редактора — в фигурных скобках:}

a. Вероятно, в тексте статьи опечатка и правильно должно быть — ко времени.

b. В тексте статьи слова покорит и установит заканчиваются твердым знаком, но это (исходя из контекста) надо полагать ошибкой набора.

c. Цитата скорректирована по традиционному русскому тексту Евангелия.

d. Автор свободно цитирует текст (сравнительно с традиционным русским переводом).