(с. 65)
III. Разломка зданий упраздненного Богоявленского монастыря и благоприятные для восстановления его обстоятельства.
Вопрос о разломке обгоревших монастырских зданий был поставлен вскоре же после пожара 1847 года. Еще до получения синодского указа об упразднении Богоявленской обители, отосланного только 30 апреля 1848 года, епархиальное начальство в своем представлении к обер-прокурору Святейшего Синода от 2 января 1848 года объяснило, что сгоревшие здания нужно или возобновить, если высшему духовному начальству угодно будет оставить монастырь в прежнем виде, или разобрать как вовсе ненужные для семинарии. По закрытии же Богоявленского монастыря и поступлении местности его в ведение духовно-(с. 66)учебного ведомства предположено было здесь устроить здания для духовной семинарии с приспособлением общежития, и для них предназначалось место от Никольской церкви до пруда. Ввиду этого для обозрения местности монастырской 28 июня 1848 года командирован был из Петербурга архитектор Кудинов, которому епископ Костромской Иустин и предложил составить проекты и планы семинарского здания и сметы на возобновление зданий, менее пострадавших от пожара. Но только в июле 1850 года из Петербурга были присланы планы семинарии, при обсуждении которых правление семинарии выразило мнение, что лучше было вывести семинарское здание фасадом не на восточную, а на западную сторону, откуда открывается вид на лучшие части города и на реку Волгу, а препятствующую этому плану Никольскую церковь, по отзыву правления сырую, холодную, непоместительную – дорожить которой не было оснований, – сломать. Местный владыка в своем представлении Святейшему Синоду подтвердил изложенное мнение (от 6 сентября) правления семинарии, но умолчал о предполагаемой сломке Никольской церкви.
Но уже ранее рассмотрения в Синоде этого мнения положено было начало для целого ряда разломки зданий Богоявленского монастыря. Вследствие представления губернского архитектора Григорьева (от 20 мая 1849 года), который по поручению семинарского правления свидетельствовал монастырские здания, о необходимости покрыть хотя временными крышами все обгоревшие здания, уже начавшие приходить в разрушение от дождя и снега, и сверх того переложить снова или вовсе разобрать имевшую значительные трещины угловую башню [1], прилежащую к восточным воротам монастыря, правление се(с. 67)минарии, признав эти предложения могущими подлежать исполнению, вместе с тем нашло нужным покрыть железом Никольскую церковь, так как выстроенная два года назад крыша на ней оказывалась по местам дырявой. В феврале 1850 года составлены были сметы на эти работы в количестве 2390 рублей 65 копеек и затем отосланы в Святейший Синод. 7 октября 1850 года от Синода последовало разрешение сломать ту башню и покрыть вышеозначенные здания, на что и отпущена требуемая по смете сумма. В феврале 1851 года предполагалось произвести торги на эти работы, но ввиду отосланного в Синод предположения семинарского правления о сломке Никольской церкви последовала резолюция Костромского епископа Леонида: «Торги отменить впредь до получения сведений относительно предположения о месте, на котором должно быть сооружено здание семинарии, и до других соображений». Но по представлению правления семинарии о необходимости вскоре же разломать башню как представлявшую большую опасность, преосвященный дал разрешение на это, и вот к 8 мая 1851 года башня с частью стены была сломана и 19 сентября кирпич был продан за 82 рубля 42 1/2 копейки, по 4 рубля 71 копейке за тысячу. Тогда же Богоявленский собор предназначен был семинарским начальством на сломку для более удобного возведения главного корпуса семинарии – но неожиданно предотвращена эта участь для храма изволением государя императора, который в апреле того же года, при докладе синодальным обер-прокурором проекта на постройку семинарии, повелел сохранить и возобновить обгоревшую церковь Богоявления, а семинарские здания выстроить на другом месте. По этому случаю обер-прокурор Святейшего Синода от 31 декабря 1851 года уведомил правление семинарии, что план устройства семинарии предположено сократить и место для здания назначить далее от ограды на восточной стороне – углубляясь внутрь монастырского двора к Богоявленской церкви, которую назначено возобновить. Но 20 июня 1853 года правление подало мнение о том, чтобы поставить главное здание семинарии фасадом на южную сторону (с. 68) по самой линии ограды от Смоленской церкви до юго-восточной башни, нисколько не углубляясь внутрь монастырского двора. Этот новый план утвержден был только чрез три года, 22 ноября 1856 года.
Но 16 февраля 1857 года, согласно представленному архитектором Поповым мнению (от 9 июля 1855 года) и затем по осмотре Богоявленского монастыря присланным из Святейшего Синода архитектором Сычевым, последовало по докладу Святейшего Синода о сметах, составленных г[-ном] Сычевым, высочайшее повеление – вследствие изменившихся обстоятельств отменив назначенное по определению Святейшего Синода от 30 сентября 1850 года прикрытие тесом всех обгоревших зданий, допустить покрытие железом только Никольской церкви и каменной монастырской ограды с башнями, за исключением тех мест ограды и башен, которые проектом о постройке корпуса для семинарии предназначены к сломке, и устроить деревянную крышу на флигеле, предназначенном к возобновлению, сумму же на это в количестве 4284 рублей 82 копеек отпустить из духовно-учебного строительного капитала. Для производства этих работ учрежден был строительный комитет, в распоряжение которого 19 апреля 1857 года и поступила половина ассигнованных денег. Но произведенные двукратные (в августе того же года и в апреле 1858 года) торги на эти работы не состоялись, так как явившийся на них только один подрядчик потребовал суммы гораздо более назначенной по смете.
Вскоре после этих неудачных торгов случились некоторые обстоятельства, благодаря которым ускорена была разломка зданий Богоявленского монастыря. В мае 1858 года разрушился в нем один из обгоревших флигелей, назначенных к сломке. Поэтому, по поручению правления семинарии, архитектор Попов произвел свидетельство всем обгоревшим зданиям и 27 мая донес, что некоторые из них угрожают падением. Таковы: 1) средняя башня на восточной стороне ограды; 2) угловая осьмиугольная башня между северной и восточной сторонами ограды; 3) самая ограда по северной стороне (с. 69) между 4 и 7 контрфорсами, на протяжении десяти сажен уклонившаяся на улицу до 12 вершков; 4) часть ограды с западной стороны подле средней башни, с правой ее стороны на протяжении двух сажен; 5) часть северной стены Сретенской церкви, обращенной к временно устроенным подле нее сараям; 6) флигель против Сретенской церкви подле занимаемого лазаретом; 7) проезд между Сретенской и Богоявленской церковью, и 8) вход в паперть Богоявленского монастыря с северной стороны. К этому присовокуплено было мнение Попова и о том, что своды над фонарями обеих церквей и над фонарями колокольни неблагонадежны и могут угрожать падением. На основании этого донесения семинарское правление дважды – в июне и декабре – входило в Святейший Синод с представлением о необходимости немедленно сломать непрочные и совсем не нужные для духовной семинарии две башни и исправить одну башню, по местам разобрать монастырскую ограду и устроить новую в меньших размерах, – сломать назначенный для семинарских служб флигель и Никольскую церковь как вовсе не нужную для семинарии, потому что по проекту главного здания для нее назначена в этом здании особая церковь, которая не потребует значительных расходов на ее устройство и поддержание и будет иметь преимущество пред маловместительной и сырой Никольской; последняя же кроме расходов на покрытие требует уже и в настоящее время поддержек на исправление, а впоследствии потребует еще больших расходов на ремонт. На предмет этой просьбы последовало от 17 октября 1858 года соизволение Святейшего Синода, и тогда 28 февраля 1859 года комитет для покрытия обгоревших монастырских зданий был закрыт.
Вскоре тому же определению на разрушение должны были подвергнуться и другие монастырские здания, тем более что, оставаясь более 11 лет без всякого исправления, подверглись значительному повреждению. Так, по донесению эконома семинарии от 4 марта 1859 года часть каменной ограды на протяжении 14 сажен с одним аршином от въезжих ворот до (с. 70) угловой башни по северо-восточной стороне нагнулась на пол-аршина внутрь монастыря и вскоре должна была обрушиться. По освидетельствовании этой части стены и представлении о том епархиальному начальству последнее, в предупреждение опасных обстоятельств, могших произойти в случае падения стены, разрешило разобрать ее. В 1859 году 28 марта хозяйственным способом разобраны были, за невозможностью исправления третьей башни и отсутствием необходимости в ней и надежды на долголетнее ее существование по обветшалости, уже три башни на северо-восточной стороне ограды и указанная часть стены, при чем от разборки получено 120 тысяч кирпича, 50 сажен щебня и 10 сажен бутового камня. Жителям города Костромы приходилось с чувством глубокой скорби быть невольными свидетелями разрушения обители, с великим усердием предпринятого в видах очистки свободного места для возведения главного семинарского корпуса. Между прочим, в это печальное для монастыря время, когда приступлено было к уничтожению находившейся на восточной стороне башни, на которой изображен был лик Христа Спасителя, и удары ломавших башню стали падать на священное изображение, народ с благоговением собирал куски фресок [в тексте – «фресков»], на которых сохранилось изображение, и один солдат дал полтора рубля серебром за ручку Спасителя. На ту же участь определены были вместе с юго-восточной башней и Никольские ворота, над которыми на стене написан образ св[ятителя] Николая Чудотворца, оставшийся целым во время пожара 6 сентября, истребившего все кругом, но не коснувшегося не только самого образа, но даже веревки, на которой спускался фонарь пред ним. Не раз приступали к сломке Никольских ворот, но находились препятствия. Рассказывали, что каменщик, поднявшийся для разломки этих ворот, тотчас упал и после исповеди и святого причастия объявил, что какая-то непостижимая сила сбросила его. Между прочим, он же открылся, что ему было видение о том, что монастырь будут разрушать, но не разрушат вовеки. После этого разрушение этой части древней стены было (с. 71) остановлено и она целиком долго сохранялась, пока ныне не вошла в состав новоустроенной каменной часовни.
Близилось уже время, когда дело разрушения коснется и храмов Божиих в монастыре. Для очистки наиболее удобного места под семинарский корпус и расположения в приличном виде всех зданий духовной семинарии представлялось необходимым наравне с прочими в монастыре обгорелыми строениями разобрать и древнейший Богоявленский собор, который, находясь почти в средине обители, препятствовал всякому приличному расположению семинарских зданий. И вот 24 февраля 1861 года представлены были сметы на разломку: а) Сретенской и Богоявленской церквей (9848 рублей 90 копеек), б) Никольской церкви (3621 рубль 42 копейки), и в) остальных обгоревших монастырских зданий, башен и ограды (9874 рубля 10 копеек), а 5 апреля уже были выданы строительным комитетом деньги (1773 рубля 96 1/2 копеек) на разломку собора Богоявленского и Сретенской церкви. Но когда стали ломать паперти при церкви Богоявления и колокольню, жандармский полковник явился к преосвященному и сообщил, что в городе теперь особенно усилились страшный ропот и негодование, и разломка соборной церкви была на время остановлена. Однако к 5 апреля того же года разобраны были галереи, с трех сторон окружавшие Богоявленский собор, и колокольня, кладка которой оказалась очень прочной, так что, затрудняясь разломать ее обыкновенным способом, вынуждены были взорвать ее порохом. В мае 1861 года произведена сломка (за 3282 рубля) Сретенского храма – с окружавшими его палатами, который, как оказалось, сложен был из превосходно обожженного кирпича; толщина стен нижнего этажа была свыше 3 1/2 аршин, стены же верхнего этажа имели толщины не менее сажени. В июне того же года испрошено разрешение на сломку других обгорелых зданий внутри монастыря, стены которых уже довольно сильно расселись и явно клонились к падению. К 1 октября разборка их уже была закончена. После того как более половины монастырских каменных зданий было сломано, получено было кирпича 1 300 000 штук вместо пред(с. 72)полагавшихся 4 000 000; щебня 511 1/2 кубических сажен; мусора 847 3/4 и булыжного камня 115 1/2 кубических сажен. Для очистки монастырского двора открыта была продажа кирпича для частных лиц, при чем кирпич обыкновенный охотно был покупаем по 6 рублей 50 копеек за тысячу, крупный по 10 рублей, щебень по 4 рубля за сажень, мусор же бесплатно уступался жителям города для засыпки грязных и топких в городе мест. Из всей означенной массы продано кирпича 836 тысяч и щебня 365 кубических сажен. Всех денег от произведенной продажи кирпича и щебня, за уплатой различных расходов по разломке зданий, оставалось 2898 рублей 41 1/2 копейки. По распоряжению епископа Платона от 31 мая 1863 года продажа кирпича была остановлена. В это время оставались в Богоявленском монастыре не разрушенными лишь стены Богоявленского соборного храма с обгоревшими куполами (иконостас, клиросы, полы, двери, окна были уже выломаны), Никольская церковь и Смоленская часовня; затем одноэтажное каменное крытое тесом здание – длиной 9 сажен и одноэтажное каменное здание 8 сажен длины и 2 сажени ширины, немногие деревянные постройки и еще три башни и стены ограды монастырской.
В то время, когда мало-помалу развалины Богоявленского монастыря стали исчезать путем разломки их, самые разнообразные суждения и осуждения костромских жителей, тяжелые упреки открыто направлены были против тех лиц, которые так или иначе считались прикосновенными к делу упразднения Богоявленского монастыря. Ходила по рукам рукопись, имевшая особенно большую распространенность в начале 1862 года, в которой особенно резко высказывалось такое общественное настроение. В архитектурном и художественном отношении разломанные здания, правда, не представляли никаких выдающихся особенностей, по которым можно бы принимать их за образцы строительного искусства прежних веков; но все же здания эти, построенные в общем вкусе церковно-монастырских строений XVI и XVII веков, носили на себе печать весьма почтенной старины и в общей картине производили на люби(с. 73)теля памятников древности чрезвычайно сильное впечатление по самой резкой своей противоположности всем зданиям города Костромы, построенным большей частью не ранее конца XVIII века. Среди костромских граждан нашлись очень многие, которые сильно стояли за историческое значение уже полуразрушенной обители и упрекали епархиальное начальство за некогда выраженное им мнение, будто Богоявленский соборный храм, равно и весь монастырь не соединяют с своим существованием никаких исторических воспоминаний. Если этот монастырь, – говорили они, – который просуществовал более четырех веков, некогда в лице мучеников верности царю и вере выдержал борьбу против врагов отечества, часто обращал на себя внимание царственных особ и знаменитых бояр и всегда привлекал к себе сердца не только жителей города Костромы, но и окрестностей, если такой монастырь признается не имеющим исторического значения, то каким же после этого учреждениям мы должны придавать историческое значение?! Во всех государствах Западной Европы бережно сохраняются деревья, случайно посаженные кем-либо из королей или принцев, – с благоговением посещаются могилы государей, полководцев, поэтов, философов, – всякое место, ознаменованное благоволением прежде царствовавших государей, бережется как святыня; какую же любовь к своим государям покажем мы, если не будем оказывать благоговения к местам, на которые обращаемо было особенное благоволительное внимание их предков? Иные с еще большими укоризнами взывали: где же внимание к благотворителям монастыря? Где соблюдение воли завещателей, если воздвигнутые ими прочные и по тогдашнему времени великолепные здания беспощадно разбираются и материал из них употребляется для городских амбаров и утрамбования улиц, – если самые гробницы их, окупленные большими вкладами, обнажаются и оставляются в явном пренебрежении? Такой печальный пример посягательства на частное имущество, вверенное попечению духовного правительства, оскорбляет чувства справедливости и может охлаждать усердие к благотворительно(с. 74)сти в пользу церквей и монастырей… Некоторые же из граждан решительно требовали, чтобы духовное начальство немедленно, пока монастырь еще не совсем разрушен, приступило к восстановлению упраздненной обители – для утешения жителей города Костромы, для соблюдения справедливости в отношении к строителям и благотворителям монастыря, для блага Церкви и для чести духовного правительства. Пройдет еще несколько времени, – говорили они, – и на месте монастыря, быть может, не останется от прежних построек камня на камне; тогда уже поздно будет думать о восстановлении их, и ошибка нашего поколения перейдет в потомство как дело неисправимое.
Между тем как среди граждан явственно раздавались эти укоризны и недовольство, с 1862 года по особым путям Провидения наступили различные благоприятные для монастыря обстоятельства, воспрепятствовавшие довести до конца дело всеобщего разрушения в нем. Прежде всего мало-помалу стали уничтожаться те причины, из-за которых состоялось упразднение Богоявленской обители. Так, после посещения в 1858 году города Костромы императором Александром Николаевичем с благоверной его супругой Ипатьевский монастырь значительно возобновлен был их щедротами. Затем оказался несостоятельным известный нам проект устройства духовной семинарии в стенах Богоявленского монастыря, в виду очищения места для которой епархиальное начальство ходатайствовало о разрушении старых зданий монастырских. Как выше показано, план на постройку семинарии на местности Богоявленского монастыря составлен был еще в 1850 году, но вследствие высочайшей воли о сохранении Богоявленского собора и постройке семинарии на другой местности должен был подвергнуться переделке. Чрез шесть лет, именно 22 ноября 1856 года, окончательно утвержден вновь составленный проект зданий семинарии – на устроение которых по смете тогда исчислено было 190 939 рублей 22 копейки серебром. В 1860 году 6 августа последовало высочайшее соизволение на отпуск этого капитала частями по мере надобности, а 25 февраля 1861 года временным строительным (с. 75) комитетом произведены были публичные торги на постройку новых зданий для духовной семинарии и в марте переторжка, на которой последняя цена была объявлена инженер-капитаном В. Максимовым – в количестве 178 тысяч рублей. Между тем временный при семинарии строительный комитет, находя неудобным место, назначенное для постройки главного семинарского четырехэтажного корпуса, предназначил избрать для него место, в 1861 году занятое назначенной к сломке Сретенской церковью, так чтобы он был обращен лицевым фасадом на Власьевскую улицу и боковыми сторонами обнимал место, на котором находится назначенный к сломке Богоявленский собор. Предполагалось, что здесь этот корпус получит всю благовидность и в случае пожара будет безопасен от огня, так как Власьевская улица, на которую он будет поставлен фасадом своим, гораздо шире (на 10 сажен) Пятницкого переулка; притом здесь не будет угрожать семинарскому корпусу сырость, потому что в течение целого дня он будет освещен солнцем и потому что место, где находилась тогда Сретенская церковь, есть самое возвышенное против прочей местности Богоявленского монастыря. Согласно этому предположению комитета последовало от 13 марта 1861 года отношение епископа Платона к синодальному обер-прокурору о перемене места для постройки новых зданий для семинарии. Но вскоре за тем, по представлению от 22 марта дела о торгах Святейшему Синоду, и[справляющий] д[олжность] обер-прокурора Урусов просил епископа Платона объявить Максимову, что постройка новых зданий для Костромской семинарии разрешена быть не может, и вместе сделать распоряжение о возвращении ему представленных в обеспечение подряда залогов. В последующем же отношении от 20 июля г[-н] Урусов просил преосвященного уведомить, не окажется ли возможным изменить проект на постройку новых зданий Костромской семинарии – в видах сокращения требующейся на приведение оного в исполнение суммы. В дополнение к этому обер-прокурор Святейшего Синода от 22 июля 1862 года спрашивал преосвященного о том, не признает(с. 76)ся ли выгоднейшим приспособить к помещению семинарии состоявшие в распоряжении семинарского правления соборные дома, если дома эти не нужны для соборного духовенства, и до какой суммы примерно простирались бы издержки на приспособление сих домов под семинарию в случае, если уступка их для нее окажется возможной. Между тем соборное духовенство начало ходатайствовать пред епископом Платоном об освобождении соборных домов от занятия семинарией и квартирами начальства ее – ввиду настоятельной нужды устроить в тех домах квартиры для семейств, живших в каменном близ собора флигеле, который за ветхостью и неудобством помещения в нем предположен был к уничтожению. По уведомлении епархиальным начальником о том, что сокращение высочайше утвержденного проекта на постройку зданий для духовной семинарии сопряжено с крайним неудобством, он 13 августа 1862 года просил Святейший Синод снова сделать распоряжение об устройстве зданий для семинарии в упраздненном Богоявленском монастыре, по проекту ли высочайше утвержденному или по другому, какой признан будет удобным по средствам духовно-учебного управления. В ответ на это 20 октября предложено было епархиальному начальству – по недостатку средств духовно-учебного управления – или сделать распоряжение о найме для семинарии частных домов, или предложить желающим принять на свой счет постройку новых зданий для семинарии на основании правил об устройстве помещений для присутственных мест министерства внутренних дел. Но предложение в наем зданий частных лиц для помещения семинарии представлялось очень невыгодным для казны; принять же на свой счет постройку семинарских зданий, по вызову правления семинарии, никто не согласился. Последовавшее затем ходатайство правления семинарии о возведении семинарских зданий на местности монастырской осталось без удовлетворения. Все эти предложения высшего духовно-учебного начальства явно показывали, что, по-видимому, оно само сознало, что Богоявленский монастырь с полуразрушенными его зданиями отнюдь не составлял для него (с. 77) такого драгоценного приобретения, которым нельзя было бы пожертвовать в виду другого, более удобного для семинарии и сходного по цене помещения в городе, – что для устроения зданий семинарских может быть приобретено иное место [2] вдали от Богоявленского монастыря, с которым она вовсе не связана неразрывно. И так одно из важнейших препятствий к восстановлению закрытого Богоявленского монастыря падало само собой, если семинария не имела крайней нужды в местности этого монастыря и даже вовсе не дорожила ею.
Также другие случайные обстоятельства не могли не возбудить в костромских гражданах особенной решимости к возбуждению нового официального пред правительством ходатайства о восстановлении Богоявленского монастыря. В половине 1862 года Кострому проездом посетил г[-н] обер-прокурор Святейшего Синода, который внимательно осмотрел все развалины Богоявленского монастыря, входил в подробности относительно разломки зданий и церквей; для него, как и для всех образованных лиц, умеющих ценить исторические святыни, зрелище разрушения было невыносимо. Унося крайне тяжелое впечатление из этого обозрения, он однако же мог убедиться в той истине, что соборный храм Богоявления по своей древности и значительной сохранности заслуживает возобновления, и потому при последующем поступлении ходатайства в Святейший Синод о восстановлении упраздненного Богоявленского монастыря счел нравственным долгом поддержать это дело личным своим сочувствием и содействием. Затем в 1863 году, когда созревшая и (с. 78) сделавшаяся заветной для граждан костромских мысль о возобновлении Богоявленского монастыря была уже готова к осуществлению, в Кострому 3 июля прибыл государь наследник (покойный) Николай Александрович. Интересуясь священными древностями, он изволил на другой день, между прочим, посетить Богоявленский монастырь и по обозрении Смоленской церкви проследовать по не очищенному от мусора двору монастыря до полуразрушенного соборного храма. После того как по желанию высокого посетителя сняты были запоры дверей храма, уже давно заколоченных, действительно предстали взору богатые остатки древности из церковной утвари [3], книг, иконописи. Все это заброшенное и забытое, как и самый храм древний, без сомнения произвело на наследника весьма грустное впечатление, и вид этих развалин не мог не вызвать в нем – вместе с глубоким состраданием – искреннего желания положить предел запустению и саморазрушению. Можно сказать, почти тогда же решено было заброшенный монастырь отдать в ведение игумении Крестовоздвиженского монастыря Марии. – Все вышеозначенные, по видимому случайные обстоятельства имели однако же большое и решающее влияние на поворот судьбы Богоявленского монастыря. Благодаря этим обстоятельствам в мрачной атмосфере отчаянного уничтожения зданий проявился наконец луч света и надежды на скорое возрождение обители, стало возможно не только лелеять мечту о сохранении и возобновлении Богоявленского собора и Никольской церкви, но и снова, притом небезуспешно, ходатайствовать о восстановлении упраздненного Богоявленского монастыря. Великая честь и хвала по возбуждению этого дела в июле 1863 года принадлежит отчасти епископу Платону и особенно бессмертной в истории этого монастыря игумении Крестовоздвиженского-Анастасиина монастыря Марии.
(с. 79) Так как ходатайство это, между прочим, во многом обусловливалось и самым тогдашним состоянием подведомственного игумении Марии Крестовоздвиженского-Анастасиина монастыря, возбуждено было и состоялось под условием перемещения его в Богоявленский монастырь, который с того времени и получил свое сложное наименование «Богоявленско-Анастасиин монастырь», то представляется необходимым далее изложить хотя общие исторические известия о Крестовоздвиженской Анастасиинской обители от ее основания до того времени, когда она сделалась приписной к восстановленному Богоявленскому монастырю.
Примечания автора
(с. 66)
1. Из того, что в 1858 году делается ниже упоминаемое (68 страница) донесение о необходимости сломки восточной башни, нужно положить, что это была та башня, которая по плану 1781 года занимала место около нынешнего казначейского корпуса. Она выстроена, вероятно, около половины XVIII века и назначена была для хранения казенной соли, для чего с 1758 года существовала и особая каменная палата (быть может та, что на откосе за соборной оградой).
(с. 77)
2. При этом возник вскоре же оказавшийся крайне непрактичным (см. «Костромские губернские ведомости» 1864 года, №№ 47 и 48) проект устройства духовной семинарии в Песошенском монастыре (на другой стороне Волги, в 17 верстах от Костромы), который находился под управлением ректоров семинарии. При столь безвыходном и беспомощном положении духовная семинария нашла для себя выход, помощь и опору в лице костромского архипастыря Платона, который так [в тексте, видимо, опечатка: «там». – Ред.] сумел расположить в пользу семинарии все епархиальное духовенство, что оно с любовью отозвалось на горячие воззвания своего владыки о помощи семинарскому начальству и, принесши для блага и просвещения своего юношества обильные материальные средства, не замедлило в 1866 году приобрести нынешнее собственное для семинарии помещение покупкой земли и дома у купцов Стригалевых.
(с. 78)
3. Из них отлитый медный верх паникадила, представляющий модель вида Богоявленского храма, Его высочество пожелал взять на память о посещении своем, и он был препровожден в контору августейших детей. См. «Исторические записки о Костроме», сочинение протоиерея П. Островского, 1864 год, 208 страница, примечание.